Как проходила перепись крестьян в Поморье в 17 веке
----
Писцовые книги XVII в. исследованы значительно лучше, чем XVI в. Особенно большой вклад внес в их изучение С. Б. Веселовский. Его концепция в последние годы подвергалась острой, но не всегда справедливой, на наш взгляд, критике. Л. В. Милов выступил против утверждений об относительности земельных измерений, зафиксированных в писцовых книгах. Однако сам же автор критики отмечает своеобразие, скажем, писцовой практики на Севере, где большинство крестьянских хозяйств имело промыслово-земледельческий характер, а трехполье составляло небольшую часть пашенных земель. Из этого наблюдения делается не очень понятное заключение о том, что писцы прибегали там к различным эквивалентам, «опираясь на общий ресурс плодородия всех видов пашен в целом». Эти слова надо понимать, очевидно, как указание на то, что размеры пашни в северных писцовых книгах носили условный характер. От заонежских писцов в 1628 г. требовали наделять землей «непашенных людей». Их предполагалось положить в «тягло по их животам и промыслам», а пашню давать «смотря по них». Смысл последней фразы очень расплывчат. По логике размеры их земельных наделов должны соответствовать величине тягла. Обычно писцы сначала измеряли пашню, а потом должны были вычислять тягло, исходя из установленной наказом нормы 12-14-16 четв. на выть. В нашем же случае оказывается, что чем богаче торгово-промысловое хозяйство, тем больше пашни оно должно было бы получить от писца. Тем самым его богатство фактически удваивалось бы. И обосновывается это в наказе только тем, «чтобы однолично никто в государевых податях в ызбылых не был», т. е. надел рассматривался просто как средство привлечения этой группы населения к несению государственных податей, от которых не имеющие земли по традиции были освобождены. Очевидно, слова о наделении землей «смотря по них» не требовали от писцов точного соблюдения соответствия величины тягла и пашни.
Однако в другом пункте этого же наказа рассматривается случай, когда несколько «зажиточных и семьянистых» крестьян живут на одной выти. Писцу предлагается рассаживать их на пустующие места или прибавлять пашни. Следовательно, правительство не только стремилось привлечь к несению государственных податей и повинностой «непашенных», но поддерживать определенное соответствие между состоянием крестьянского хозяйства и размерами пашенных наделов, критерии которого в источнике определены следующим образом: «смотря по животам и по промыслам и по угодьям». Другими словами, размер тяглых пашенных наделов в каждом хозяйстве должен был находиться в определенной зависимости от зажиточности (наличия скота, инвентаря и другого имущества), доходности неземледельческих занятий и размеров различных сельскохозяйственных угодий, находящихся в пользовании помимо пашни. На практике это требование едва ли было осуществимо. Вряд ли где-нибудь, кроме колонизуемых окраин, операцию по наделению землей в соответствии с зажиточностью крестьян возможно было провести.
На Севере среди крестьянства существовала давняя традиция свободного распоряжения своими участками. Поэтому когда в сер. XVII в. правительство попыталось вернуть в Заонежские погосты всех «бежавших» крестьян для организации там солдатской службы, оно столкнулось с непреодолимыми трудностями. На один и тот же участок объявлялось несколько бывших владельцев, имевших купчие и закладные различной давности (от 40 до 10 и менее лет). Точного соответствия между зажиточностью и размерами земельных, и прежде всего пашенных, угодий здесь быть не могло, так как владения крестьян складывались путем частных сделок. Земледелие не было основной доходной отраслью хозяйства, и богатые крестьяне не особенно активно вкладывали туда свои деньги (исключение составляли лишь отдельные хлебопроизводящие районы того или иного уезда). Отмечены случаи, когда, скупив земельные участки у крестьян, заонежские (черносошные) прожиточные люди объявляли их пустыми и требовали сбавки тягла. Именно это обстоятельство, на наш взгляд, явилось решающим для перехода на подворное описание и обложение (окончательно утверждено боярским приговором от 28 мая 1627 г.), сначала через различные сочетания «крестьянских» и «бобыльских» дворов, а потом исходя из общего их количества.
Вообще среди писцовых книг 20-40-х гг. XVII в. коллективом авторов во главе с Л. В. Миловым были выявлены по особенностям фиксации в них земельных угодий три типа книг — «оптимальный», «деформированный» и «с неразделенной пашней». Если первый тип содержит реальные данные практически по всем видам земельных угодий, то в остальных крестьянская пашня или заносится в пусто («пашню наездом»), или пишется вместе с господской. При этом, по уверению авторов, общая площадь владения дается верно.
Более критично оценивает содержание писцовых книг Я. Е. Водарский, который считает, что они не всегда точны, регистрировали площадь только одного поля пашни и иногда отдельных участков леса. Как и Л. В. Милов, он склоняется к тому, что сенокосные угодья измерялись опосредованно, путем определения количества сена.
В Пскове и Белозерье, как считают некоторые исследователи, землю в 20-е гг. XVII в. вообще не измеряли, а использовали данные писцовых книг 1580-х гг. Большие сомнения возникают и в точности определения качества земель в некоторых книгах. Общепризнанным можно считать мнение о весьма приблизительном измерении лесных угодий. Как и в XVI в., писцовые книги учитывали лишь небольшую часть мужского населения.
Основной вывод С. Б. Веселовского о том, что исследователь должен относиться к данным писцовых книг очень осмотрительно и изыскивать все возможные критические приемы их проверки, трудно поколебать. Вопрос, как справедливо заметил Я. Е. Водарский, заключается не в том, можно или нельзя использовать этот источник, а в том, как получить «относительно достоверные данные с наибольшим возможным приближением к действительности».
Писцовые книги по Двинскому уезду «письма и меры» Мирона Андреевича Вельяминова и подьячих Бажена Степанова и Антона Подольского 130-132 (1622-1624) гг. являются подлинником (РГАДА. Ф. 1209. Д. 9-11), подписанным подьячими Б. Степановым и А. Подольским. Известно, что часть книги (7 тетрадей) погибла во время пожара в Москве в 1626 г., вследствие чего в мае 1627 г. на Двину был вновь послан дьяк Б. Степанов описывать волости, оказавшиеся в сгоревших тетрадях. В современной книге несколько листов (Л. 282-284) переплетены неверно (должны стоять сразу после Д. 277). Сведения о монастырях и монастырских владениях собраны составителями вместе в конце книги. Монастырские владения описываются следующим образом: сначала дается подворное описание населения мужского пола. Вдовы, которых записывали в книги, в итог не включались. Мы же в своих подсчетах учитывали и вдов как глав хозяйств и дворовладельцев. Возраст жителей не указывается. Обычно во дворе записаны хозяин (или несколько братьев) и 1-2 сына или родственника. Очень редко можно встретить записанных в одном дворе трех и более сыновей. Средняя населенность двора чуть более 1,5 чел. говорит о том, что фиксировалось не все мужское население. Можно предположить, что в книгу заносились лишь женатые сыновья или родственники, ведущие уже самостоятельное хозяйство, но скорее всего это были наследники дворовладельца первой очереди.
Потом описываются земельные угодья, но не подворно, а суммарно по всей деревне, по всему поселению. «Пашня паханная» и перелог дается в четвертях (в одном поле), сенокосы в копнах и лес «непашенный» в десятинах. По пашне и перелогу подсчитываются количество вытей и сох («в живущем» и «в пусте»). После этого дается роспись государственных податей, причитающихся с этого селения. После описания всех монастырских владений в писцовой книге дается итог.
Подсчеты по тексту книги показывают, что в официальных итогах названо в полтора раза меньше крестьянских и в два раза меньше бобыльских дворов. Чем можно объяснить столь внушительные расхождения? Выясняется, что вне общего итога оказались владения «за морем», в Умбской и Варзугской волостях — 124 двора крестьянских, 23 двора бобыльских и 16 дворов монастырских, которые в писцовой книге расположены после итогов оброчных земель (слободок, деревень и погостов) на Онежском полуострове. Эта часть книги, по всей вероятности, подготавливалась отдельно и в итог не вошла или по недосмотру, чисто «механически», или в результате не совсем законных усилий монастырских властей, которым это было безусловно выгодно.
Другой заметный пробел дает техника проведения описания и подведения итогов. Оно велось раздельно по черносошным тяглым, монастырским вотчинным, оброчным и церковным землям. Опирались писцы на писцовые книги 7095-7097 (1586-1589) гг. Сначала описывались земли старинные (занесенные в предыдущие писцовые книги), потом новые росчисти и приобретения, особо выделялись спорные владения. Так, например, починок Гороховище, в котором живет крестьянин Ильюшка Кузьмин, в книгах Василия Андреевича Звенигородского числился в черных землях. Игумен Антониево-Сийского монастыря утверждал, что и в XVI в. эта земля была монастырской. Однако писцы на всякий случай записали этот починок особо. По всем остальным категориям владений подводился самостоятельный итог. В общий итог монастырских владений по уезду включались не все описанные земли, принадлежащие монастырям, а только вотчины, подтвержденные документами или утвержденные царскими грамотами, так как в соответствии с соборными приговорами 15 января 1580 г. и 20 июля 1584 г. монастыри не имели права приобретать земли. Судя по всему, туда (в общий итог) не включались дворы, построенные на оброчных землях. Юридически эти земли, независимо от того, кто и сколь долго ими владел, оставались государственной собственностью. На таких землях находилось около 70 дворов монастырских крестьян и бобылей. Не могли войти в итог монастырских владений земли так называемых «мирских» монастырей, поставленных крестьянской общиной (волостью или несколькими волостями) на своей черносошной земле. В силу того, что тяглые земли описывались отдельно, вместе с ними описывали и такие монастыри. В Княжостровской волости действовал Лявленский монастырь, 4 его крестьянских двора при подведении итогов отнесены к владениям приходских церквей.
Кроме всего прочего, нам встретилось несколько неточностей при подсчетах дворов в отдельных монастырских вотчинах и при сложении этих данных в общий «перечень». Отклонения были как в ту, так и в другую сторону, а в целом итог приуменьшен на 2-3 двора, т. е. ошибка составила менее 1% от общего количества дворов. Подсчеты писцов делались по черновому варианту книг (в беловике итоги написаны одним почерком и чернилами с основным текстом) и не учитывали изменений и возможных описок при изготовлении беловика, что может служить объяснением части выявленных ошибок.
В начале XVII в. Каргопольский уезд дозирали Семен Иванович Языков и подьячий Семен Осокин. Неполный список этого дозора хранится в РГАДА (Ф. 27. Д. 25). Сведения о монастырских владениях в отрывке отсутствуют. Через 5 лет в 7129-7131 (1621-1623) гг. уезд описывали Иван Прохорович Воейков и дьяк Третьяк Копнин. Книги этого описания не обнаружены. Сохранились копии выписок из этих книг на волости Усть-Мошского стана, волость Ноколу Каргопольской половины уезда и 18 волостей Турчасовской половины, которые в середине XVII в. составили вотчину Крестного Онежского монастыря; на владения Строкины пустыни; Кирилло-Белозерского монастыря; а также подлинная выпись на соловецкие владения.
В Заонежье семь погостов Олонецкого и Выгозерского станов в 1628— 1629 гг. описывали Николай Федорович Панин и подьячий Семен Копылов. Их книга сохранилась в подлиннике (РГАДА. Ф. 1209. Д. 308). Остальные погосты и волости Водлозерского и Оштинского станов описывали Иван Михайлович Долгоруков и подьячий Постник Раков. Книги И. М. Долгорукова известны лишь по фрагментам, опубликованным в «Олонецких губернских ведомостях» (1850 г. № 12-48; 1851 г. № 1-2). Отсутствующие там данные в некоторой степени восполняет Платежная книга Заонежских погостов, составленная на основе обеих писцовых книг (РГАДА. Ф. 137. Новгород. Д. 17). Известны также итоги этой переписи по всем Заонежским погостам, которые представила в 70- 80-е гг. XVII в. Новгородская четверть.
Владения Соловецкого монастыря в Заонежье часто выпадают из поля зрения исследователей. И дело здесь не столько в небрежности, сколько в традиции, берущей свое начало еще в XVI в. После особенно опустошительного нападения в 1591 г. «немецких людей», которые сожгли многие монастырские деревни и разорили промыслы в Сумской волости, Подужемье, Сухом Наволоке, Вирме и др. владениях, монастырю было пожаловано пятилетнее освобождение от государственных податей. Сборщикам, кроме «ратного дела», запрещалось въезжать в их вотчины. Даже описывать их должны были отдельно от других новгородских земель. Таким образом, соловецкие владения в Заонежье получали не только податную, но и административную независимость от местной государственной администраций. Ни в конце XVI в. (после этих грамот), ни в начале XVII в. (до 1646 г.) мы не встречаем упоминаний о государственном описании Соловецких земель в Заонежье, а в дозорных, писцовых и переписных книгах Заонежских погостов мы не найдем владений Соловецкого монастыря на протяжении всего XVII в. На это не обратили внимания, например, авторы одной из последних монографий по новгородскому землевладению XVII в. В. М. Воробьев и А. Я. Дегтярев, где Соловецкий монастырь среди феодальних владельцев даже не упоминается.
Большой интерес представляют писцовые материалы по Шуерецкой волости. Шуерецкая волость, входившая в Лопские погосты Водской пятины Великого Новгорода, в 1613 г. была пожалована Соловецкому монастырю. В 1614 г. стрелецким сотником Иевом Карповым на нее были составлены отказные книги. По своему содержанию эти книги ничем не отличаются от обычных писцовых. В них есть сведения о дворах, населении, тягле, пашне, сенокосе, варницах, рыбных и других промыслах, податях. Отказные книги дошли до нас в двух редакциях — в краткой и в пространной. Оба документа имеют подписи участников «отказа». Сравнение их показывает, что в пространной население волости отражено гораздо полнее. Произошло это за счет включения в текст имен детей и братьев крестьян-дворохозяев, которые в краткой редакции или не записаны совсем (иногда указывается лишь, что хозяин живет с детьми, но число их не называется), или записаны не все (например, двое из четырех братьев-совладельцев). Всего в 48 крестьянских дворах по одной редакции значится 66 чел., а по другой — 92 чел. Можно предположить, что в пространной редакции представлено все взрослое мужское крестьянское население, в отличие от обычных дозорных или писцовых книг, в которых записаны, вероятно, только главы семейств с совладельцем или наследником. Населенность двора по пространной редакции получается выше, чем в среднем по Заонежью в дозорных 1616-1619 гг. книгах, почти в два раза (1,9 чел.). Имеющаяся роспись жителей Шуерецкой волости, составленная, по-видимому, в связи с проведением сыска в 50-е — начале 60-х гг., различает 6 групп населения. Только половину его составляют «старожильцы» (крестьяне — «луковики», которые сами или их предки и братья были записаны в отказные книги Иева Карпова 1614 г. и бобыли, предки которых также жили в этой волости, но в отказные книги не записывались, так как не имели «лукового згодья». Роспись отмечает, что бобылей и казачков в эти книги вообще не записывали.
Следовательно, государственные описания конца XVI — начала XVII в. (дозорные и отказные книги) Шуерецкой волости вели учет дворов только тяглых крестьян. В этих дворах фиксировалось не все мужское население, а только дворохозяин, иногда с братом-совладельцем или сыном. В действительности население волости и двора было гораздо многочисленней и разнообразней.
Основным источником для изучения монастырского землевладения в Кольском уезде в нач. XVII в. явилась «книга письма и дозору» Алая Ивановича Михалкова и нескольких дьяков — Василия Марьтемьянова, Постника Дементьева, Нечая Кренева, описывавших в разное время — 7116-7119 (1608-1611) гг. разные части уезда. Писцовая книга дошла в подлиннике, подписана А. И. Михалковым. Писец опирался на данные предыдущего описания Василия Агалина и подьячего Степана Соболева 7082 (1574) г., приводя в тексте отрывки из нее и сравнивая итоги двух переписей. В писцовой книге содержатся данные о количестве дворов и лопарских веж, взрослого населения (муж. пола) в них, о пустых дворах и дворовых местах, лавках, амбарах, варницах, мельницах, земельных угодьях, рыбных ловлях, жемчужном и слюдяном промыслах, о звериных и птичьих ловлях и бобровых гонах. Одной из главных задач писца являлось определение тяглоспособности населения и установление новых окладов государственных податей и оброков. С этой задачей А. Михалков справился плохо, о чем свидетельствует длившийся до конца XVII в. спор между колянами и Печенегским монастырем, с одной стороны, и лопарями и Кандалакшским монастырем, с другой. Выдвигались обвинения и в неточности самого описания. Поэтому пользоваться данными этой книги следует с большой осторожностью.
Организация подворных описаний XVII в. достаточно подробно освещена в работах А. С. Лаппо-Данилевского, П. Н. Милюкова, Ю. В. Готье, М. М. Богословского, С. Б. Веселовского, М. В. Витова, Я. Е. Водарского и др. исследователей, поэтому мы не будем специально останавливаться на этом вопросе. Напомним лишь, что перепись 1640-х гг. проводилась по инициативе служилых людей с единственной, пожалуй, целью — прикрепления крестьян. Как сказано в наказе писцам Тотемского уезда 7153 (1644/1645) г., дворяне и дети боярские разных полков жаловались на то, что их люди и крестьяне выходят или их вывозят за сильных людей, за власти, за монастыри, а в действующий по указу срок (10 лет) они «проведати» своих крестьян не могут и просили те урочные лета «отставить» и велеть беглых крестьян отдавать по писцовым книгам и по выписям без срока. Для введения бессрочного сыска и проводилась, главным образом, перепись 1640-х годов. Писцы должны были переписать крестьян и бобылей и их детей и братьев и племянников «по именам, по отцам и с прозвищи». Требовалось в патриарших, митрополичьих, монастырских и церковных владениях крестьян служками и детенышами не называть. По этим переписным книгам крестьяне и бобыли вместе с родственниками и их потомки должны были стать «крепки без урочных лет». Земельные владения при этом не фиксировались.
Хотя указ 1644/1645 г. о переписи специально оговаривал, что крепость населения ограничивается десятью последними годами, 2 января 1649 г. соборный приговор, положенный в основу Соборного Уложения 1649 г. (гл. XI, ст. 2), обязывал отдавать беглых по писцовым книгам 20-х гг.' Срок крестьянской крепости тем самым удваивался. Землевладельцы получали право на крестьян и бобылей, живших на их землях за 20 лет до составления переписных книг, по которым они должны были быть закрепощены. За такой промежуток времени один и тот же крестьянин мог быть записан и в писцовых, и в переписных книгах за разными владельцами. Юридически и на практике приоритет в определении права над крестьянами признавался за более древними писцовыми книгами 20-х гг. XVII в.
Перепись Двинских посадов и уезда проводили Иван Иванович Философов и подьячий Кузьма Патрикеев. Книги были готовы 29 декабря 1646 г. Сохранились подлинники книг, подписанные подьячим К. Патрикеевым и племянником И. И. Философова — Даниилом, Алексеевым сыном, Философовым (РГАДА. Ф. 137. Архангельск. Д. 1. Не менее 4 листов между лл. 648 и 649, с общими итогами по уезду, отсутствуют). Переписные книги содержали лишь сведения о дворах и их населении. Учитывались лица мужского пола, за исключением вдовьих дворов, где записаны и сами вдовы. В книги записывалось не все мужское население. Сведения о малолетних детях отрывочны. На весь уезд выявлено всего три случая, когда указан возраст 1 год и полгода. Поэтому трудно согласиться с утверждением А. Г. Манькова о том, что перепись 1646-1648 гг. охватывала в каждом дворе всех лиц мужского пола — взрослых и малолетних. Возраст взрослого населения не указывается. Возраст детей обозначался только до 15 лет (обнаружен лишь один случай с указанием 16 лет), после чего они причислялись, очевидно, к взрослым. В переписи вотчин Михайло-Архангельского монастыря нет возраста ни у взрослых, ни у детей. Такие различия говорят о том, что книги составлялись скорее всего «по сказкам», подаваемым землевладельцами, которые в значительной степени сами определяли их содержание.
Сравнение описаний монастырского населения 20-х и 40-х гг. выявляет одну интересную особенность — в переписных книгах количество крестьян с фамилиями уменьшилось в два раза. Это наблюдение противоречит мнению А. Г. Манькова, который отмечал, что в переписных книгах 1646- 1648 гг. сведения об именах, отчествах и фамилиях тяглецов были более полными, чем в писцовых. Хотя правительственный указ специально требовал записывать всех «с прозвищи», монастырь, возможно, сознательно стремился «обезличить» своих крестьян и таким образом сохранить за собой новоприходцев (по терминологии новых указов середины XVII в. — «беглых»). Отсутствие «прозвищ» — фамилий значительно осложняло выявление таких людей и в то же время закрепляло их за монастырем.
Единственным, по сути, источником, дающим более или менее полную информацию о монастырских владениях в Каргопольском уезде в XVII в., является Переписная книга 1648 г. (РГАДА. Ф. 1209. Д. 168). Воевода Василий Иванович Жуков «досматривал» уезд по царской грамоте за приписью дьяка Алмаза Иванова. Его подлинная Переписная книга, дошедшая до нас, не полна. Нет нескольких листов (после л. 799), хотя пагинация не нарушена, а также отсутствует окончание книги. Судя по скрепе В. И. Жукова, не хватает одного листа для завершения подписи. Но так как в книге нет описания по крайней мере трех волостей, принадлежавших Соловецкому монастырю, и владений Кирилло-Белозерского и Сырьинского монастырей, то следует предположить, что недостает еще примерно 18 (столько листов занимает скрепа писца) или кратное этому числу количество листов. Наш единственный источник, таким образом, имеет существенные пробелы в отношении именно монастырских деревень. Как уже говорилось, в этом источнике нет полных данных о владениях Кирилло-Белозерского монастыря на Онежском полуострове, в Пушлахте, Летней Золотице и Никитинской слободке на Каменке, а также о соловецких владениях (отсутствуют полностью Кушрецкая, Пурнемская, Лямицкая волости и частично Нижмозерская, которыми он владел в это время) и землях Сырьинского монастыря (известно, что ему принадлежали доли и жеребьи в нескольких деревнях — всего около двух деревень и одной пустоши, но нет сведений о том, кем они были заселены)
Перепись Заонежских погостов в 1646-1648 гг. проводили Иван Прохорович Писемский и сменивший его Ларион Григорьевич Сумин с подьячим Яковом Еуфимьевым. Книга дошла до нас в двух списках, довольно подробная характеристика которых уже дана в литературе.
Кольский уезд и соловецкие владения в Кольском уезде и в Заонежье в сер. XVII в. описывали стрелецкий голова Кольского острога Леонтий Азарьев и подьячий Василий Звягин. Подлинной их переписной книги 1646-1647 гг. не обнаружено. Не было ее, по всей видимости, уже в XVII в. Отправленный в 1678 г. в Кольский уезд переписчик Лев Секирин не получил в приказе приправочной книги (там книг предшествующей переписи не нашли). «Приправочным» материалом для него послужили «черные» книги Л. Азарьева и подьячего В. Звягина, «за их руками», которые он нашел в съезжей избе Кольского острога.
В Соловецком монастыре хранилась выписка из этих книг с подписями Л. Азарьева и В. Звягина на монастырские владения в Заонежье и Кольском уезде. Многое в этой выписке вызывает сомнения. Во-первых, в своих переписных книгах Л. Секирин, сравнивая свои подсчеты с итогами переписи 1646/1647 гг. Л. Азарьева по Керецкой волости, отмечает, что в 1647 г. монастырь имел 2 двора крестьянских (4 чел.) и 42 двора бобыльских (60 чел.), в Чернорецком и Чюпском усольях — 7 дворов монастырских, в которых жили 13 бобылей с детьми (без недорослей). Если сравнить эти данные с цифрами соловецкой выписки, то оказывается, что в выписке на 11 бобыльских дворов и на 20 чел. меньше, чем указано в книге Л. Секирина. Во-вторых, бросается в глаза разница между данными внутривотчинного описания Сумской волости 1640 г. и выписки, в которой количество живущих дворов меньше почти в 3 раза (53 двора и 141 двор). В-третьих, в документах о сборе даточных, по переписной книге J1. Азарьева, за Соловецким монастырем значится 523 двора, а по имеющейся выписке только 321 двор , т. е. почти в 2 раза меньше.
Следует упомянуть еще и о том, что в тексте выписки нет ни названия, ни даты. Она начинается со слов: «Да Соловецкого монастыря в Сумском остроге», а название мы узнаем только по надписи на кожаном конверте, в котором она хранится. Выписка дошла до нас в хорошем состоянии, поэтому отсутствие титульного листа и заголовка вызывает недоумение. И последнее наблюдение. Небольшая по объему (всего 33 л.), книга эта включает несколько листов такого грубого качества, какое даже в хозяйственных книгах монастыря встречается нечасто. Учитывая официальный характер документа, можно говорить по крайней мере о какой- то поспешности, чрезвычайности при ее составлении.
В целом можно констатировать, что выписка содержит недостоверные, значительно преуменьшенные цифры населения вотчины Соловецкого монастыря и является если не монастырской фальсификацией, то явным подлогом, искажавшим результаты переписи 7155 (1646/1647) г. Л. Азарьева и подьячего В. Звягина.
Перепись 1678 г. предполагала более полное описание населения, чем перепись 40-х гг. XVII в. Учитывать требовалось не только родственников дворовладельца — детей, братьев, племянников и внучат, но и соседей, подсоседников и захребетников в их дворах. Насколько велика была роль писцов в составлении переписных книг 1678 г., мы не знаем. Скорее всего это зависело от личных качеств самого писца и его подьячих. Однако нам известно, что первым и, вероятно, важнейшим этапом работы переписчиков являлся сбор «сказок» у землевладельцев, их приказчиков, старост или крестьян. Затем они должны были переходить к собственно переписи — «на посаде посацких людей и в уезде за помещики и за вотчинники крестьянские и бобыльские дворы переписать», при этом следить, чтобы «никто крестьян и бобылей не таил и из 2-3 дворов в один двор людей не переводил, и чужих крестьян и бобылей заочно за собой не писал, а в монастырях крестьян служками и детенышами не называл». Судя по этому наказу, они должны были лично проверять достоверность «сказок» и разоблачать всякие хитрости землевладельцев, стремившихся уменьшить тяжесть обложения или увеличить число своих крепостных. В деле о переписных книгах Обонежской пятины стольника князя Якова Мышецкого и подьячего Ивана Кущникова это требование коротко сформулировано так: «писать в книги по сказкам... и по своему наезду и осмотру». Далее в этом деле содержатся интересные подробности, раскрывающие технику контроля Поместного приказа за полнотой и достоверностью переписных книг, которые проливают свет и на работу переписчиков. Дело было начато по инициативе землевладельцев, недовольных тем, что переписчики «писали» не против их «заручных сказок» — одних крестьян и бобылей вдвое, а иных «прописывали».
В мае 1679 г. думный дворянин Иван Горохов начал расследование. Допросили подьячих, которые принимали эти книги в приказе. Их ответы показывают, что переписчики, подготовив книги, сдавали их в Поместный приказ вместе со «сказками». Если не поступало жалоб или не было каких-либо особых причин для специального разбора, дьяк, сделав свою помету, передавал книги подьячим. Приказные должны были сверять текст книги с подлинными сказками, которые привезли переписчики. После этой сверки книги окончательно принимались в приказ и деятельность переписчиков на этом считалась завершенной. В случае с книгами Мышецкого жалобы с мест заставили боярина Ивана Борисовича Репнина провести более тщательную проверку книг, для чего они были разделены «подьячим по статьям». В результате сверки были выявлены разночтения в 34-х статьях книги по светским владениям и в 22-х статьях по монастырским.
Прежде всего следует указать на пропущенные в книгах деревню Отня монастыря и несколько отдельных дворов в других монастырских владениях. Например, в описании Спасо-Ковалева монастыря не зафиксирована «сказка» вольного человека Ивана Якимова, который вместе с тремя братьями живет на оброчной монастырской земле.
В то же время «по наезду» и «по досмотру» в книгах добавлены, по сравнению со сказками, пять деревень. Очень часто родственники, дворовые, задворные люди, подворники, которые по сказкам значатся в одном дворе, в книгах записаны каждый в отдельном, причем названы бобылями или крестьянами. В одном только Тихвинском монастыре семь дворов монастырских конюхов и работников написаны крестьянскими. Несколько случаев обнаружено, когда в сказках люди названы беглыми или по другим причинам отсутствующими (например, в 7177 (1668/ 69) г. игумен Зверинского монастыря вывез крестьянина «насильством»), а в книгах они записаны живущими или пропущены совсем. Однако большая часть неточностей обнаружена в именах, отчествах и фамилиях или связана с их отсутствием. Несколько раз отмечено, что в книге записаны не все дети, указанные в «сказках», отсутствуют сведения об их возрасте.
Работа по сверке была закончена 1 ноября 1679 г. Какое решение было принято, неизвестно. Однако сведений об аннулировании результатов этой переписи нет. Такой же проверке подвергались книги другого новгородского переписчика, стольника кн. Василия Жирового Засекина по Водской пятине, которые были поданы в Поместный приказ 24 сентября 1678 г. В них было обнаружено 45 «несправчивых» статей. Данные примеры наглядно раскрывают нам практику проведения переписи 1678 г. и характеризуют уровень полноты и достоверности этих переписных книг.
Среди исследователей существует большой разброс мнений по этой проблеме. Наибольшее внимание привлекают такие вопросы, как объект переписи, т. е. какие группы населения подлежали регистрации, а какие нет, уровень утайки населения, подлежащего описанию, точность подсчетов писцами результатов переписи. Исследователи отмечают многочисленные индивидуальные особенности различных переписных книг, которые влияют на полноту, точность и достоверность их содержания. Искажения встречаются в названиях населенных пунктов, особенно в районах проживания нерусского населения. Итоги по количеству дворов очень часто не соответствуют сведениям, содержащимся в тексте. Выявляются как случайные ошибки, так и сознательные искажения из корыстных соображений. В Шелонской пятине в Залесской половине преуменьшение итогов составило в 1678 г. — 15,1 %. Утайка населения Двинского уезда в 1678 г. составила, по итогам правительственной проверки, 19%. А всего, как считает Я. Е. Водарский, перепись 1678 г. охватила только 75% населения, подлежащего регистрации.
Многие категории нетяглого населения или вообще не заносились в книги, или отражены там эпизодически. Это относится прежде всего к холопам и другим дворовым людям, а также к различным категориям подворников в крестьянских хозяйствах. Очень редки сведения об этническом и профессиональном составе населения. Несмотря на требования наказов, переписчики не всегда указывали возраст.
Двинский уезд описывал Афанасий Денисович Фонвизин и подьячий Федор Замятин (РГАДА. Ф. 1209. Д. 15051). Переписчики подали в приказ свои книги 31 октября 1678 г. Грудных детей, как и в перепись 1646 г., в книги не вносили.
Переписные книги Каргопольского уезда за 1676-1679 гг., по всей вероятности, не сохранились. Описание проводили стольник Петр Лопухин и подьячий Иван Григорьев. В архиве Крестного Онежского монастыря сохранилось несколько вариантов росписи итогов этих переписных книг, сделанных, вероятно, во время или вскоре после описания. В одной из росписей говорится, что она сделана с переписных книг, которые «даны московскому подьячему Алексею Наумову». Кроме того, нами выявлены выписки из этих переписных книг на владения Крестного Онежского (полный текст) и Соловецкого монастырей (итоги по волостям).
Переписные книги Заонежских погостов 1678 г. были составлены под руководством Ивана Александровича и Ивана Никифоровича Аничковых и подьячего Ивана Венякова (РГАДА. Ф. 1209. Д. 1137. Ч. 1-2). Следует сказать, что они дошли до нас разделенными на две части, со значительной утратой листов. Вследствие этого отсутствуют сведения по Важенскому, Олонецкому и большей части Веницкого и Остреченского погостов. В книге мы не находим описания крупнейшего из заонежских монастырей — Александро-Свирского, а из новгородских вотчин Рост- кина и Колмова монастырей.
Сохранились многочисленные описания соловецких вотчин второй половины XVII в. Наиболее полными и подробными являются переписные книги 1668 г. В январе этого года монастырские владения были отписаны на государя, в связи с выступлением соловецкой братии против церковной реформы патриарха Никона. Проводил описание стольник Александр Савастьянович Хитрово. Кроме зависимого населения подробно фиксировалось монастырское имущество — скот, хлебные и другие запасы, деньги, включая кабальную задолженность крестьян.
В декабре этого же 1668 года монастырь отписали на нового архимандрита Иосифа.3 Эта книга имеет дополнительные сведения о монастырских людях в различных службах и на промыслах, но в ней отсутствуют данные о крестьянском населении. После подавления восстания соловецкие владения в Заонежье были вновь описаны. По своему характеру эти переписные книги близки общегосударственным переписным книгам 1677-1678 гг.
Переписная книга Кольского уезда 1678-1679 гг. дошла до нас в подлиннике (РГАДА. Ф. 1209. Д. 15056). По листам подпись Льва Секирина. По существу она состоит из трех книг: 1) переписная книга Кольского острога, посада и уезда Л. Секирина (л. 1-75); 2) переписная книга Терской доли и патриарших вотчин Кольского уезда стрелецкого сотника Богдана Ощерина (л. 76 об. — 96); 3) переписная книга Корельских и Ребальских волостей Кольского уезда стрелецкого головы Ивана Старкова (л. 97-155 об.). Переписная книга фиксировала дворы, взрослое мужское население и недорослей (встречаются дети от нескольких недель до 15 лет).
Для писцовых описаний начала XVII в. характерно фиксирование лишь одной, основной социальной группы сельского населения — крестьян (в узком смысле, т. е. владельцев тяглых земельных угодий). Записывали не все мужское население их дворов, а, возможно, лишь совладельцев или наследников. В переписные книги 40-х гг. XVII в., как правило, вносились все дворовладельцы и члены их семей мужского пола, исключая младенцев до двух лет. Переписи 1670-х гг. гораздо полнее. Они фиксировали не только семью дворовладельца, но и чужих людей, живущих на подворье. Однако сведения о них, а также о новорожденных, вряд ли были исчерпывающими. Анализ переписных книг говорит о том, что переписчики не включали в книги и стариков. Очень скудны в государственных описаниях сведения о собственно монастырском населении. В 1640-е гг. увеличилось число лиц без прозвищ — фамилий. Встречаются большие расхождения итоговых данных с текстом.
Единая оценка всех писцовых и переписных книг едва ли возможна. Каждая из них требует самостоятельного источниковедческого исследования, сопоставления ее данных с источниками других видов, прежде всего внутривотчинных описаний.
Просмотров: 18092
Источник: В. И. Иванов. Монастыри и монастырские крестьяне Поморья в XVI-XVII веках: механизм становления крепостного права. Спб.: издательство Олега Абышко, 2007
statehistory.ru в ЖЖ:
